Неточные совпадения
«Небось! мы не грабители!» —
Сказал попу Лука.
(Лука — мужик присадистый,
С широкой бородищею.
Упрям, речист и глуп.
Лука похож на мельницу:
Одним не
птица мельница,
Что, как ни машет
крыльями,
Небось не полетит...
Опять блеснула молния, и послышался удар; и, трепля
крыльями, как бы стараясь удержаться на воздухе,
птица остановилась, постояла мгновенье и тяжело шлепнулась о топкую землю.
Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая
крыльями,
птицы, не распознавая в очи друг друга, голубка — не видя ястреба, ястреб — не видя голубки, и никто не знает, как далеко летает он от своей погибели…
Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал
крылья гигантской
птицы.
Напрягая зрение, он различил высоко под потолком лампу, заключенную в черный колпак, — ниже, под лампой, висело что-то неопределенное, похожее на
птицу с развернутыми
крыльями, и это ее тень лежала на воде.
Солнце, освещая пыль в воздухе, окрашивало его в розоватый цвет, на розоватом зеркале озера явились две гряды перистых облаков, распростертых в небе, точно гигантские
крылья невидимой
птицы, и, вплывая в отражения этих облаков, лебеди становились почти невидимы.
Было тепло, тихо, только колеса весело расплескивали красноватую воду неширокой реки, посылая к берегам вспененные волны, — они делали пароход еще более похожим на
птицу с огромными
крыльями.
Дома она обнаружила и в словах и во всем, что делалось ею, нервную торопливость и раздражение, сгибала шею, как
птица, когда она прячет голову под
крыло, и, глядя не на Самгина, а куда-то под мышку себе, говорила...
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные
крылья странной
птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическою неподвижностью, и заботы, покружившись над головами их, мчались мимо, как
птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно
крыльями около твердого камня и летят далее.
Заметив приближающихся людей,
птица начала учащенными шагами описывать круги по траве, все меньше и меньше, и когда мы подошли настолько, что могли разглядеть ее, она взмахнула
крыльями и скрылась.
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам врывался по временам в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а не то так затрепещет
крыльями над головами нашими большая, как
птица, черная или красная бабочка и вдруг упадет в сторону, в кусты.
Между ними много так называемых у нас «глупышей», больших
птиц, с тонкими, стройными, пегими
крыльями, с тупой головой и с крепким носом.
Полет
птиц был какой-то тяжелый: они часто махали
крыльями и перед спуском на землю неловко спланировали.
Пойманная
птица забилась и стала махать
крыльями.
Небольшая ночная
птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких
крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону.
Эти осторожные
птицы шли правильными косяками и, тяжело вразброд махая
крыльями, оглашали воздух своими сильными криками.
Мы плыли по главному руслу и только в случае крайней нужды сворачивали в сторону, с тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно
скрывали нашу лодку. Мы плыли тихо и нередко подходили к
птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
Что, если бы у людей были
крылья, как у
птиц, — туда бы полететь, высоко, высоко…
Отбросив заученные молитвы, я изложил свое желание — иметь два
крыла, хороших, настоящих, как у
птиц или ангелов.
Объяснение отца относительно молитвы загорелось во мне неожиданной надеждой. Если это верно, то ведь дело устраивается просто: стоит только с верой, с настоящей верой попросить у бога пару
крыльев… Не таких жалких какие брат состряпал из бумаги и дранок. А настоящих с перьями, какие бывают у
птиц и ангелов. И я полечу!
Скворцу, отнятому ею у кота, она обрезала сломанное
крыло, а на место откушенной ноги ловко пристроила деревяшку и, вылечив
птицу, учила ее говорить. Стоит, бывало, целый час перед клеткой на косяке окна — большой такой, добрый зверь — и густым голосом твердит переимчивой, черной, как уголь,
птице...
Весьма естественно, что журавль — сильная
птица, но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его
крыльев, удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и остром клюве.
Объемом собственно тела он менее, хотя подлиннее, дрофы и едва ли будет с большого старого гуся, но длинные перья на спине, боках и величина
крыльев дают ему вид самой большой
птицы.
Простой народ не ест давленой
птицы; но в городах мало об этом заботятся, да где и когда разглядывать, стреляные рябчики или удавленные привозятся на рынок? Притом для продажи им ломают
крылья и прокалывают головы пером, чтоб они казались подстреленными и приколотыми.
Со всякою другою раной
птица может несколько времени летать, но летать с переломленною костью
крыла и летать долго — это просто не возможно.
Высыпки бывают иногда так многочисленны, что даже опытный и хладнокровный охотник смутится и растеряется, а молодой, горячий просто с ума сойдет, и если к этому присоединится собака, которая гоняется за
птицей, то в несколько минут распугается и разлетится бог знает куда сотенная высыпка Когда случится нечаянно наткнуться на высыпку, вальдшнепы вдруг начнут вскакивать, производя довольно сильный шум
крыльями и мелькая во всех направлениях: впереди, с боков и даже сзади.
Летают лысухи плохо и поднимаются только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в бег, не отделяясь от воды и хлопая по ней
крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей
птицы.
Когда молодые подрастут в полгуся и больше и даже почти оперятся, только не могут еще летать, [Водяная
птица в этом отношении совершенно противоположна некоторым породам степной дичи; перья в
крыльях Молодых тетеревов, куропаток и перепелок вырастают прежде всего, и они еще в пушку могут перелетывать, а у всей водяной Дичи, напротив, перья в
крыльях вырастают последние, так что даже безобразно видеть на выросшем и оперившемся теле молодого гуся или утки голые папоротки с синими пеньками] что бывает в исходе июня или начале июля, — охотники начинают охотиться за молодыми и старыми, линяющими в то время, гусями и называющимися подлинь.
Зоб и часть головы серо-дымчатые; на верхней, первой половине красновато-пестрых
крыльев виднеются белые дольные полоски, узенькие, как ниточки, которые не что иное, как белые стволинки перьев; вторая же, крайняя половина
крыльев испещрена беловатыми поперечными крапинками по темно-сизоватому полю, ножки рогового цвета, мохнатые только сверху, до первого сустава, как у
птицы, назначенной для многого беганья по грязи и снегу, Куропатка — настоящая наша туземка, не покидающая родимой стороны и зимой.
Красноустик вдвое или почти втрое больше обыкновенной ласточки; цвет его перьев темно-кофейный, издали кажется даже черным, брюшко несколько светлее, носик желтоватый, шея коротенькая, головка довольно велика и кругла, ножки тонкие, небольшие, какого-то неопределенного дикого цвета, очевидно не назначенные для многого беганья, хвостик белый, а концы хвостовых перьев черноватые;
крылья длинные, очень острые к концам, которые, когда птичка сидит, накладываются один на другой, как у всех
птиц, имеющих длинные
крылья, например: у сокола, копчика и даже у обыкновенной ласточки.
Крылья, относительно величины самой
птицы, не уступающей кряковной утке, очень узки и малы.
Стрельба выходила славная и добычливая: куропатки вылетали из соломы поодиночке, редко в паре и очень близко, из-под самых ног: тут надобно было иногда или послать собаку в солому, или взворачивать ее самому ногами. было бить их рябчиковою дробью, даже 7-м и 8-м нумером, чего уже никак нельзя сделать на обыкновенном неблизком расстоянии, ибо куропатки, особенно старые, крепче к ружью многих
птиц, превосходящих их своею величиною, и уступают в этом только тетереву; на сорок пять шагов или пятнадцать сажен, если не переломишь
крыла, куропатку не добудешь, то есть не убьешь наповал рябчиковой дробью; она будет сильно ранена, но унесет дробь и улетит из виду вон: может быть, она после и умрет, но это будет хуже промаха — пропадет даром.
Будучи пойманы и выкормлены вместе с дворовою
птицей, очень скоро привыкают ко всякой пище и делаются совершенно ручными; но как скоро подрастут
крылья, то непременно улетят если не в первый год, то в следующий; если же
крылья подрезывать, то остаются ручными, но детей не выводят.
Когда я подошел очень близко, испуганная
птица, защищая своих птенцов, ударила меня своим
крылом.
Хищная
птица при помощи
крыльев старалась сдержать зверька, однако это ей не удавалось.
Птицы приняли в воздухе вертикальное положение, они неистово хлопали
крыльями и издавали пронзительные крики, которые можно было бы назвать квохтаньем.
Затем орлан сорвался с ветки и стремительно полетел по наклонной плоскости, забирая влево и стараясь как можно скорее выравняться с противником. Другая
птица, что была выше него, начала трепетать
крыльями, чтобы задержаться на одном месте, но потом вдруг стремительно кинулась на своего врага, промахнулась и так снизила, что едва не задела меня своим
крылом.
Смущенный Кирилл, сбиваясь в словах, объяснял, как они должны были проезжать через Талый, и
скрыл про ночевку на Бастрыке. Енафа не слушала его, а сама так и впилась своими большими черными глазами в новую трудницу. Она, конечно, сразу поняла, какую жар-птицу послала ей Таисья.
Убитый Кирилл лежал попрежнему в снегу ничком. Он был в одной рубахе и в валенках. Длинные темные волосы разметались в снегу, как
крыло подстреленной
птицы. Около головы снег был окрашен кровью. Лошадь была оставлена версты за две, в береговом ситнике, и Мосей соображал, что им придется нести убитого на руках. Эх, неладно, что он связался с этими мочеганами: не то у них было на уме… Один за бабой погнался, другой за деньгами. Того гляди, разболтают еще.
Слышались: фырканье лошадей, позвякиванье колокольцев и бубенчиков, гулкий лет голубей, хлопанье
крыльями домашней
птицы; где-то, в самом темном углу, забранном старыми досками, хрюкал поросенок, откармливаемый на убой к одному из многочисленных храмовых праздников.
«Гроза», — подумал я, — и точно была гроза, но она проходила очень далеко, так что и грома не было слышно; только на небе непрерывно вспыхивали неяркие, длинные, словно разветвленные молнии: они не столько вспыхивали, сколько трепетали и подергивались, как
крыло умирающей
птицы.
Пауза. Где-то шарахнулась ночная
птица и пропала с мягким трепетом
крыльев в ночной мгле. Набоб невольно вздрогнул; он только теперь почувствовал, что из его исцарапанных рук сочится кровь.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную
птицу — широко раскинув свои
крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
I молчала, и ее глаза уже — мимо меня, сквозь меня, далекие. Я вдруг услышал, как ветер хлопает о стекло огромными
крыльями (разумеется, это было и все время, но услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные
птицы над вершиной Зеленой Стены.
Домашняя
птица дохла от повальных болезней, комнаты пустовали, нахлебники ругались из-за плохого стола и не платили денег, и периодически, раза четыре в год, можно было видеть, как худой, длинный, бородатый Зегржт с растерянным потным лицом носился по городу в чаянии перехватить где-нибудь денег, причем его блинообразная фуражка сидела козырьком на боку, а древняя николаевская шинель, сшитая еще до войны, трепетала и развевалась у него за плечами наподобие
крыльев.
Необозримые леса, по местам истребленные жестокими пожарами и пересекаемые быстрыми и многоводными лесными речками, тянутся по обеим сторонам дороги,
скрывая в своих неприступных недрах тысячи зверей и
птиц, оглашающих воздух самыми разнообразными голосами; дорога, бегущая узеньким и прихотливым извивом среди обгорелых пней и старых деревьев, наклоняющих свои косматые ветви так низко, что они беспрестанно цепляются за экипаж, напоминает те старинные просеки, которые устроены как бы исключительно для насущных нужд лесников, а не для езды; пар, встающий от тучной, нетронутой земли, сообщает мягкую, нежную влажность воздуху, насыщенному смолистым запахом сосен и елей и милыми, свежими благоуханиями многоразличных лесных злаков…
Если вы видали когда-нибудь, как по меже в хлебах птичка коростель бежит, — по-нашему, по-орловски, дергач зовется:
крыла он растопырит, а зад у него не как у прочих
птиц, не распространяется по воздуху, а вниз висит и ноги книзу пустит, точно они ему не надобны, — настоящее, выходит, будто он едет по воздуху.
— Трем курам корму раздать обочтется, а туда же первый… Стрепета! [Стрепета! — Стрепет — степная
птица, производящая при полете резкий шум
крыльями; стрепетать — шуметь.]
Небо, точно пышное
крыло огромной
птицы, все в белых перьях облаков.